17 марта 1738 г. — Первый наказной атаман на Дону — Степан Ефремов.

А. А. Карасёв

АТАМАН СТЕПАН ДАНИЛОВИЧ ЕФРЕМОВ (1753-1772)

До семидесятых годов XVIII века на Дону, несмотря на новые, естественно, не понравившиеся казакам порядки, не случилось ни одного события, которое встревожило бы правительство до степени принятия каких-либо суровых мер относительно этой воинственной страны. Казаки скрепя сердцем терпели назначение атаманов не по их выбору и терпели, может быть, потому, что в их среде не находилось человека, который заставил бы казачью массу серьезнее вглядеться в свое положение. Но на атаманском посту, в половине того же столетия, появился человек с крутой волею, с большим умом, с такою же силой влияния на своих сограждан, с огромными, по тогдашнему времени, материальными средствами, полученными им от своего отца в наследство. Находясь первые 7 лет своего атаманства под опекой своего отца, согласно категорическим выраженной на то воле императрицы Елисаветы Петровны, Степан Ефремов не мог проявлять на деле своих взглядов и стремлений, но вскоре после смерти его отца, Данилы Ефремовича, началось на Дону «шатание», которое получило крепкую поддержку от неожиданного вступления на престол императрицы Екатерины II. Между этим временем и началом Пугачевского бунта протекало с небольшим 10 лет, в продолжение которых поведение Степана Ефремова относительно русского правительства обнаружило, как увидит читатель, много таких особенностей, которые, по нашему мнению, устанавливают факт связи этого «шатания» Пугачёвской смутой, охватившей всю приволжскую часть государства. Быть может, мы ошибаемся, делая такое заключение: связь, о которой мы говорим, была, быть может, последствием слепого массового движения, при отсутствии активного участия отдельных лиц, но она была, и в этом оправдывают нас донские события, случившиеся в атаманство Степана Даниловича Ефремова, краткое изложение которых и составляет предмет настоящей статьи.

Степан Данилович Ефремов родился в 1715 г. от старшины Данилы Ефремовича, впоследствии войскового атамана Донского войска (1738-1753), произведенного, при увольнении от должности, в чин армейского генерал-майора, а через шесть лет, за участие в Померанской кампании, в тайные советники. Прежде чем заняться знаменитым сыном, необходимо сказать несколько слов о его знаменитом отце. Ещё будучи в звании донского старшины, Данило Ефремович имел важные поручения от российского правительства, между которыми видное место занимают сношения с калмыцким ханом Дондук-Омбо, с которым Данило Ефремович был в самых хороших отношениях. В предписаниях коллегии иностранных дел 1736 и 1737 гг. говорится: «а наипаче тебе от ея императорского величества всемилостивейше повелевается по известному твоему о нем Дундук-Омбе и его нрав ведению и искусству неусыпное и наиприлежнейшее о том старание прилагать», или: «все передается на ваше искусство и верность». Возлагая на Данилу Ефремова поручение убедить Дондук-Омбо к походу в Крым для присоединения к войскам фельдмаршала Миниха, чтобы тем воспрепятствовать этому хану отдаться под покровительство Турции, коллегия, между прочим, писала ему: «для лучшего предводительства... в Крым отправить (с войском Дондук-Омбо) сына своего Степана, а самому тебе быть при нем, Дундук-Омбе, безотлучно». Кроме того, Даниле Ефремовичу давались, помимо войскового атамана Фролова, разные другие поручения, усердное исполнение которых и доставило ему вскоре должность войскового атамана, как сказано в грамоте императрицы Анны, «за долговременные и ревностные его ей и предкам ея службы». Кроме военных подвигов, которыми ознаменована вся его жизнь, Данило Ефремов был даровитый администратор в смысле введения на Дону гражданственности: в Черкасске учреждена была пограничная таможня; состоялся закон об исключении донцов из пошлинного оклада; при его доме построена церковь (теперь Ефремовский женский монастырь); при нем разграничены владения донских казаков от запорожских и проч. В домашней жизни Данило Ефремович любил роскошь и веселье, заводил хутора, приглашал селиться в них малороссиян; стал употреблять незнакомые на Дону экипажи-коляски, возки; строил мельницы, составлял конские табуны и прочее. Кроме атаманской резиденции в Черкасске, как раз на берегу Дона, у этого атамана имелись особые близ Черкасска выездные дворы, впоследствии разукрашенные его сыном Степаном — «Красный», «Зеленый» и другие, на правой стороне реки Аксая. Теперь все в развалинах, и только остатки древесной растительности говорят о силе и могуществе их обитателей. Все это дало атаману большое богатство, при посредстве которого он мог удовлетворять не бывшим до того на Дону обычаям роскоши, заимствованным от вельмож в столицах, куда он многократно вызывался по делам. После 15-летнего управления войском Данило Ефремович сам просил императрицу уволить его от атаманства «по преклонности лет» и назначить вместо себя сына его Степана, что и было исполнено, «с тем однако же», как сказано в грамоте 1753 г., чтобы он, Степан, «в нужных делах, случающихся по пограничному месту, и по внезапных приключениях по ордерам и наставлениям отца поступал», а в 1755 г. повелено состоять под главным его, Данилы, начальством как войсковому атаману Степану Ефремову, так и всему Войску. Совершив на закате дней Померанскую кампанию, в которую для командования донскими полками он вызывался сам, Данило Ефремов возвратился на Дон, где и скончался в 1760 г. Он передал сыну своему Степану, вместе с атаманской насекой, и полную благорасположенность верховной власти, выраженную как во многих милостивых грамотах, так и в производстве его в большие, до того не практиковавшиеся на Дону чины (генерал-майора и тайного советника) и в пожаловании ему «богатоубранного брильянтами» портрета императрицы Елисаветы Петровны (1749 г.).

Итак, с 1760 г. атаман Степан Данилович остался полновластным правителем Донского войска, и именно с этой поры начинается то «шатание» донских казаков, которое привело этот преданный русскому правительству край в положение ослушника царской воли, выразившееся сначала в явном неповиновении его атамана указам, в изгнании генерала Черепова из Черкасска, в осаде казаками крепости св. Димитрия, куда привезен был атаман Ефремов, взятый ночью из своего Зелёного хутора особою драгунскою командою, и, наконец, в бесспорном, хотя и частичном участии Донского войска в Пугачёвском бунте, имевшем место вскоре по взятии Ефремова и по доставлении его на суд в С.-Петербург.

Степан Данилович был женат три раза. О первых двух женах его не сохранилось никаких известий, но о последней, Мелании Карповне, бывшей черкасской торговке, и предание и история говорят очень много. Рассказывают, что однажды разведенный со второю женою атаман, проходя по базару, увидел за одним из базарных столиков молодую красавицу-торговку и сразу пленился ее прелестями, к числу которых относилась ее бойкая речь и редкая в простом народе находчивость и любезность. Недолго думая, он «приказал» ей выйти за него замуж. Естественно, что отказа быть не могло, и вскоре торговка сделалась атаманшею и не только не уронила своего звания, но возвысила его особенно своими действиями по части созидания и украшения храмов Божьих, что в те поры считалось на Дону главнейшим просветительным делом. Свадьба была сыграна с атаманскою пышностью. Яствий и питий приготовлено было для этого празднования такое множество, что на Дону до сих пор для подходящих случаев осталось в употреблении пословица: «наварили, как на Меланьину свадьбу». К месту нельзя не привести и другой пословицы, относящейся к этой же замечательной донской женщине XVIII столетия, — пословицы, до сих пор произносимой в случаях какой-нибудь неожиданной неудачи: «вот тебе и тюк на крюк, Меланья Карповна!» Надо думать, что это «тюк на крюк» кем-либо произнесено было в первый раз в тот момент, когда муж Меланьи Карповны взят был силою и навсегда увезен от нее, а она из всевластной атаманши сделалась опальною, имея при себе шестерых малолетних детей при имуществе, на которое наложен был секвестр. Эта женщина пережила своего мужа двадцатью годами и скончалась в 1804 г. Лик её, в богатой донской одежде того времени, сохранился на портрете, находящемся теперь в зале Атаманского дворца в Новочеркасске, где имеются также изображения почти всех донских атаманов, начиная с Данилы Ефремовича Ефремова (1738-1753) и оканчивая генералом Краснокутским, пробывшим на этой должности с 1874 по 1881 г.

Переходя затем к самостоятельным действиям Степана Даниловича, мы, прежде всего, остановимся на тех из них, которые относились к «гражданской» части его управления краем. Они могут быть разделены на три разряда: 1) устройство войсковых духовных дел, 2) народного образования и 3) упорядочения малороссиян, занявших донские казачьи земли.

Донское духовное дело, т. е. ставление на священнические и диаконовские места, в прежнее время зависело сначала от московских патриархов и митрополитов, а с Петра Великого Донское войско в этом отношении подчинено было воронежскому преосвященному, каковой пост в атаманство Ефремова, занимал святитель Тихон Задонский, который жаловался в Святейший Синод, что «войско Донское, и ныне самовольно властвуя, в духовные дела вступает, к церквам в дьячки, пономари определяет и грамоты дает, посвященных в стихарь собою отрешает, в казаки записывает и священников к себе собирает». После долгих препирательств в Черкасске учреждена была семинария, где приготовлялись донцы к духовным должностям и рукополагались воронежскими преосвященными. Устройством этого учебного заведения, недолго, впрочем, просуществовавшего, всевластный атаман, имевший полную возможность не допустить такого посягательства на разъяснение местного невежества, доказал, что он в самое тёмное время донской жизни был не прочь предоставить своим подчиненным возможность просветить свой ум науками. Что же касается до устройства малороссиян, которых, по счету 1762 г. было на Дону более 20 тысяч, размещенных по Войску Донскому более чем в 200 поселениях, то они были записаны в особый подушный, так называемый семигривенный оклад. Кроме всего этого, атаман Ефремов, бывший в 1765 г. в Петербурге, представил правительству проект преобразования внутреннего управления Войском Донским, будто бы с намерением получить полное право неограниченно распоряжаться не только всеми военными и гражданскими делами, но и всеми войсковыми денежными средствами. Но этому намерению не суждено было осуществиться, так как именно с этого времени атаман начал терять доверие правительства, поколебленное сделанными на него доносами бывшего наказного атамана Сидора Кирсанова и старшины Юдина.

Что касается военных действий Степана Даниловича, то они не представляют собой чего-либо выходящего из ряда обыкновенных. Начав службу простым казаком, он, не имея и 20 лет от роду, был пожалован в донские старшины, можно сказать, за заслуги своего отца; вскоре затем ему пожаловано было 30 рублей на саблю; в начале сороковых годов Степан Данилович был походным атаманом в прибалтийских губерниях, едва достигнув 27-ми летнего возраста, участвовал и в Семилетней войне с пруссаками. Кроме этого атаман Ефремов ходил в Крымский поход и преследовал черкес, разграбивших Романовскую станицу на Дону, но эти последние его действия подверглись жестокой критике и вошли впоследствии в состав многих обвинительных пунктов, приведших его к потере власти и к ссылке. Слава Степана Даниловича, как правителя, военачальника и покровителя просвещения народного, и в тогдашнее глухое и бездорожное время гремела далеко за пределами Донской земли, вызывая к нему сочувствие лиц, совершенно ему не подчиненных. В доказательство можно упомянуть о сохранившемся огромном, с акростихом, «Панагирисе его высокоблагородию, Стефану Даниловичу, Войска Донского войсковому атаману, через три пиитические музы: Клию, Талию, Полимнию». Тяжелый рифмованный «Панагирис» этот поднесен ему в 1753 г. неким Яковом Семеновичем и сочинен поэтами харьковского коллегиума.

Степан Данилович, кроме всего, принимал деятельное участие в походе на Петергоф 28 июня 1762 года, возведшем Екатерину на престол. Находясь в то время в Петербурге, атаман Ефремов во главе донского старшины Михаила Поздеева, войскового дьяка Ивана Янова, походных есаулов Семена Сулина и Ивана Горбикова, донских и значительного числа гребенских, терских и яицких казаков, следовал за императрицею в Петергоф и обратно, за что, по собственноручной резолюции государыни, удостоился получить саблю с серебряной оправой, причём находившиеся под его командой лица, также были щедро награждены: старшины и есаулы золотыми медалями, каждая весом в 30 червонных, а казаки по 10 рублей каждый «против гвардии солдат». В списках казаков между прочими находится Иван Платов — отец атамана и графа, а также Карп Денисов — отец Андрияна Карповича Денисова, бывшего войсковым атаманом с 1818 по 1821 г.

Несмотря на то, что проект преобразования в управлении войском Донским если и не провалился, то затормозился поданными на Степана Даниловича доносами, он по возвращении из Петербурга на Дон вступил во все права неограниченного правителя Донской земли. Он оставлял без внимания все требования объяснений по взводимым на него обвинениям, не исполнил шести указов о прибытии его в Петербург для личной дачи ответов и один раз, отправившись как бы в Петербург, проехал по некоторым донским станицам и неожиданно для всех возвратился в Черкасск. После таких действий атамана, доказывающих его явное неповиновение государственной власти, правительству ничего не оставалось, как приступить к решительным действиям и укротить ослушника. С этой целью в 1772 г. был послан на Дон генерал Черепов, которому приказано было понудить Ефремова к немедленному отправлению в Петербург и на время его отсутствия управлять Донским войском. Вместе с приездом этого лица в Черкасске по Дону пошли тревожные слухи, говорившие о том, что Черепов прислан туда для того, чтобы «разделить реку», т. е. Войско Донское, и всех казаков записать в «регулярство». Эти слухи, в распущении которых обвинялся атаман Ефремов, быстро пролетели по Донской земле и всполошили ее на всем протяжении, а в Черкасске произвели настоящий бунт. Прежде всего не поверили казаки указам коллегии, с которыми явился на войсковой круг генерал Черепов 1-го октября 1772 г., и не поверили потому, что на них не было «ручки государыни», а потом придрались к тому, что атаман назначен на эту должность именным царским указом, а лишается власти военной коллегией, которая не в праве-де отменять высочайших повелений. Как на основании этих официальных причин, так и вследствие общего раздражения, произведенного распущенными слухами, войсковой круг забунтовал в полном составе. Крик, гвалт и ругательства по адресу генерала Черепова заставили этого последнего ретироваться в свою квартиру; называя этого посланца «нечистым духом», зачинщики и заправилы бунта появились у его квартиры, откуда намеревались вытащить этого генерала и вон из города выгнать, а потому, как говорит следственное производство, «на крыльцо и сени метались, да и в светлицы войти порывались; в покой и в старшине каменья бросали, в крыльцо плахами били, а по выходе его, Черепова, через заднее крыльцо к реке Дону отплыть в крепость затопить хотели», а когда «с бывшими при нем старшинами, между мятежного народа через город и живой мост пошел, в то время ругательно его кулаками, земляной грудою и пеньками били, за волосы драли и сюртук на нем изорвали». Хотя атаман Ефремов не уличен в возбуждении и поощрении этого бунта, но все это отнесено к его интриге, а потому чрез месяц после этого побоища, когда Ефремов все же не спешил с отъездом в Петербург, в его «Зеленый двор» среди ночи явился, во главе целого эскадрона, драгун, капитан-поручик Ржевский и, арестовав его, доставил в крепость св. Димитрия. Наутро, когда об этом разнеслась весть, Черкасск и соседние станицы встали как один человек и, обложив со всех сторон крепость, потребовали выдачи любимого начальника. Официально известно, что к недовольным вышел обер-комендант Потапов, который успокоил казаков заявлением, что атаман взят по Высочайшему повелению, между тем как предание гласит об этом деле иными словами. Не поверили казаки и Потапову, а с угрозами продолжали взбираться на крепостные стены, обещаясь не оставить камня на камне, и только вследствие усиленных убеждений коменданта Степан Данилович вышел на вал и обратился к казакам с речью, в которой заявил, что он взят по приказанию императрицы, на любовь которой к нему и к войску Донскому вполне надеется, и что он скоро вернется к ним и порадует их новыми царскими милостями.

Это предание подтверждается и сказкой-песнью, неизвестно кем и когда составленной, но нараспев произносимой некоторыми стариками в половине XIX столетия.

Там по этому случаю говорится:

И выходит к ним генералушка,
Говорит он им зычно, в лице меняючись,
Что велела взять Степан Данилыча
Сама матушка-государыня
За его-то дела, за дела беззаконные.
«Уж и врешь ты и брешешь, генералушка,
Не она тебе приказывала,
Не она, матушка, тебе указывала,
Указали тебе сенаторы-генералушки,
Что Степан Данилыча завистники...
Уж подай ты нам, выдай отца родного...
Не отдашь добром — только ты и жил
Со своею крепкой крепостью,
С солдатами своими, с казенными!»

Эти слова будто бы сильно подействовали на обер-коменданта, и на крепостной вал был выпущен арестованный атаман, после такой речи которого, обращенной к бунтовщикам, эти последние разошлись по домам:

«Уж вы детки мои, дети родные,
Вы товарищи мои болючие!
На горе-кручинушку вы, детки, зародилися,
С своей нуждою, с печалью примирилися...
Разъезжайтесь вы, детушки, успокойтеся,
Земелюшке родимой поклонитеся,
Старикам, женам, детям поведайте,
Что наветами злого ворога Сидора Кирсанова
Мать-царица на меня разгневана...
Я предстану перед ней, государыней,
Правоту свою я ей выложу,
У ней милости я вам выпрошу
И вернуся к вам, на славный Тихий Дон».

Только после этих слов, но и то не успокоенные, казаки разошлись. Как только разнеслась по Дону весть об аресте любимого атамана, весь он, сверху донизу, «всколыхнулся и взволновался»...

Не далее как с небольшим через год после ареста Степана Ефремова, на Волге появился казак Зимовейской станицы, Емельян Пугачев, окруженный представителями недовольных новыми порядками донцов, и по всей восточной России загорелся пожар, с такими большими усилиями потушенный...

Ефремова привезли в С.-Петербург закованным в кандалы, и над ним начался военный суд. Следствие по разнообразным преступлениям атамана производилось сравнительно недолго. Покуда тянулось оно, Степан Данилович вел деятельную переписку со своей женою, некоторыми приверженными к нему на Дону чиновниками и даже с целыми станицами. В письмах своих он живо интересовался делами родины, показывал бодрость своего духа и полную уверенность в том, что невинность его восторжествует над кознями врагов. Произведенное над ним следствие обвиняло его в преступлениях, разделенных следственною комиссиею, заседавшей то в крепости св. Димитрия, то в Черкасске, на три разряда: 1) о расхищении денежной казны, 2) о взятках и 3) о бое и выгоне из Черкасска генерал-майора Черепова; в приговоре же военного суда к этим трем разрядам прибавлены и другие. Как производился этот суд, как и чем защищался на нем подсудимый атаман — из дел не видно; сохранились только строки упомянутой выше песни-сказки, говорящей, между прочим, что на суде в качестве свидетеля присутствовал и доносчик Сидор Кирсанов.

Не сама-то суд творила государыня,
Отдала она Степан Данилыча
Сенаторам злым, генералушкам,
Сидоркиным да друзьям и приятелям...
И как грянет Степан Данилович
Тому Сидорке, Иуде Искариотскому:
«Уж холоп ты, раб, душа ты продажная,
Уж прислужник ты, пес ненасытливый,
Уж не я-ль в люди выдвинул?
Не моей ли казной в богачи попал?
Не моей ли рукой властной, атаманскою,
Я спасал тебя, пса смердящего,
Перебежчика, переметчика,
От ненависти в войсковых кругах?
Разнесли-б твое тело смрадное,
Потолкали-б твои кости поганые,
И в мешках твои-б дети плавали
И сровняли-б твой дом со сырой землей».
И как сноп упал отщепенец-пест.

«Отщепенец» Кирсанов не выдержал действия слов бессильного властью, но сильного духом атамана и упал в обморок в судебной зале. Военный суд, как и следовало ожидать, обвинил Ефремова в тяжких преступлениях как против верховной власти так и против законов службы государственной. Войсковая грамота от 28 апреля 1773 г., кратко цитирующая приговор военного суда, говорит, что он признан виновным в следующих преступлениях: «1) делал он, атаман Ефремов, презрительное оставление присылаемых к нему от главнокомандующих Eё Императорского Величества армиями генералов повелений, составляющих службе Её Императорского Величества пользу; 2) в бесплодном и по службе совсем в упустительном бытии в 1769 г. на Крымской степи до девяти тысяч казаков и тем самым неисполнением им той верности и присяги, которую он к службе обязан был; 3) нерадительное преследование приходившего к Романовской станице и разорившего оную неприятеля, и что он за ним далее речки Еи посланной команде гнать не велел; 4) в ослушности и совсем в презрении шести посланных к нему из военной коллегии о бытии в Санкт-Петербурге указов; 5) в неповиновении по оным и возвращением к Черкасску подал он причину к замешательству некоторых, кои дерзновенно коснулись буйствеными своевольными своими поступками обругать, выгнать и бить господина генерал-майора Черепова, и тем он навел на себя в сообществе с ними явное подозрение; 6) публично перед старшинами с дерзостью, клонящеюся ко угрожению, забыв подданническую к Её Императорскому Величеству должность, выговаривал непристойные слова, а сверх того, найден и в прочих, противных законам чести и должности, проступках». Под «прочими», в приговоре не названными, проступками надо разуметь обвинения Ефремова во взятках и расхищении войсковой казны, о чем подробно говорится в следственном производстве. Рассматривая теперь, как это последнее, так и приговор суда, нельзя не заметить, что Степан Ефремов осужден был единственно за преступление, имеющее политическую окраску, это — за неисполнение шести указов и за какие-то «непристойные слова», ибо все остальные проступки или не доказаны, или обвинения в них падают сами собою. «Бесплодное» бытие его в Крымской степи и слабое преследование черкес, разоривших Романовскую станицу, никому не было известно, так как атаман совершенно независимо распоряжался своими силами. «Явное подозрение» в том, что он был в сообществе с буянами в деле генерала Черепова, как «подозрение» не могло быть наказуемо; что же касается до взяток и расхищений казны, то, прежде всего, одни свидетели утверждают это, другие отрицают. Да и кто в те поры не брал так называемых «благодарностей»? Все, начиная от писца земского суда до первоприсутствующего в сенате; кроме того, атаману Ефремову и не было надобности в таких ничтожных приобретениях, как, например, 200 рублей за производство в чин: получив от своего отца в наследство одной серебряной монеты на 535.000 рублей, червонцев на 70.000 рублей, 5 фунтов жемчугу, много сундуков с серебряной посудой, шубами и мехами, а также богатые конские сбруи, до 10.000 голов лошадей, несколько мельниц, виноградных садов, а также много людей разных вер и происхождений, т. е. крестьян, всего и в миллион не уберёшь, а также сумма по тому времени составляла огромный капитал, — Степан Ефремов дополнил это состояние доходами от своих имений и едва ли мог унизиться до мелких взяток с частных лиц и похищений из казны. Но политического преступника нужно было полить еще и грязью для того, чтобы люди смотрели на него как на хитителя частной и общественной собственности. Так или иначе, а военный суд «за все те преступления, оказавшиеся по делу по застарелой в нем гордости, упрямству, противности и ослушанию, сентенциею приговорил его, бывшего атамана Ефремова, к лишению живота, и именно повесить правильно». У императрицы дрогнула рука утвердить этот жестокий приговор. Она только лишила Ефремова всех чинов и повелела сослать его на вечное жительство в г. Пернов. Сидя в каземате этого города, закованный в кандалы, «гордый», «упрямый» и «противный» владыка Донской земли не мог не слышать об успехах своего однокашника Емельяна Пугачева, точно мстившего правительству за незаслуженное унижение своего атамана.

Долго ли прожил Степан Ефремов в Пернове — из документов не видно. Знаем только, что он возвращен был в С.- Петербург, где императрица повелела снять с него кандалы и дозволила жить в Таганроге; но Ефремов почему-то не пожелал воспользоваться этой милостью и остался в С.-Петербурге. Она, может быть, отпустила бы его и на Дон как уже человека старого, но при снятии кандалов, Ефремов снова обнаружил гордость и упрямство. Сказка-песня по этому поводу говорит следующее:

Расковал его капитанушка,
И берет он себе цепь железную,
И возговорил ему Степан Данилович:
«Ты не тронь, не бери кандалы-цепи тяжелые,
Я их сам возьму, покажу деткам-сиротинушкам,
И скажу я им, добрым слугам государыни,
Что за верную службу нашу, за подвиги,
Нам награда — цепь тяжелая,
Кандалы-то нам, кандалы железные»...

После таких слов о возвращении Ефремова на Дон и думать было нечего. Все время низверженый атаман прожил под надзором в С.-Петербурге вдали от жены и детей; там он и скончался, будучи похоронен в Александро-Невской лавре, где на его могильной плите, кроме трудно читаемых пустых хвалебных виршей, выбита следующая надпись: «Сей представившийся Степан Данилович Ефремов был сын тайного советника и донских войск атамана Данилы Ефремовича Ефремова. Родился 1715 г. июля 27, а тезоименитство его августа 2-го, войсковым атаманом был 19 лет (с 1753 по 1772 г.), скончался 1784 г. марта 15; житья его было 69 лет». Теперь же и могилы его отыскать нельзя, и доска с надписью куда-то исчезла, хотя сорок лет назад все это держалось в возможном порядке. Но пусть прах покроется прахом. История сохранит память о человеке, который за благо страны своей пожертвовал и семьей, и родиной, и свободой, и жизнью...

И, действительно, Степан Данилович один пострадал за Череповский бунт, так как императрица особой грамотой 1774 г. повелела: «все следствия по делу Ефремова оставить и уничтожить, казаков, содержащихся по сим делам под стражею, выпустить и простить». Такая милость учинена, будто бы, «в рассуждении вредной и усердной службы Войска Донского сей (Турецкой) войне». По всем признакам думается, что не Турецкая война была причиной такой милости, а опасение большого распространения на Дону недовольства за насильственное взятие любимого атамана, да и разгоревшейся как раз в ту пору Пугачевской драме на Волге надо приписать в этом отношении какое-нибудь значение.

Знаменитый атаман оставил после себя трех сыновей и трех дочерей, одна из которых (Надежда) была в замужестве за старшиной М. И. Платовым, впоследствии атаманом и графом. Два сына его, Даниил и Александр, умерли, не оставив детей мужского пола. Нынешнее поколение Ефремовых (правнуки атамана) идет по прямой линии от третьего сына его, Степана Степановича. Эти потомки — шесть братьев, в шестидесятых годах прошлого столетия, после смерти отца своего Николая Степановича разделили между собой принадлежавшую им в разных округах Донской области площадь земли пространством около 50 тысяч десятин. Из них в живых осталось только два — Михаил и Василий Николаевичи, а также и дети их умерших братьев, и роду Ефремовых не угрожает той опасности вырождения, какая постигла род Платовых, в мужском поколении совершенно угасший...

Фамилия Ефремовых до сих пор уважается на Дону, несмотря на то, что в последние 50 лет совершенно изменился лик этого защитника и зиждителя русского царства, — уважается, говорю, потому, что не умерло еще предание о его знаменитых родоначальниках, а главное, что все поколение Степана Даниловича, все без исключения, отличается необыкновенною добротою характера, «Ефремовской» добротою и участливостью к нуждам ближнего. Такое завидное качество дано природой потомкам Степана Даниловича как будто для того, чтобы вознаградить тень их прародителя за перенесенные им страдания.

Источник: Донские областные ведомости. 1902. 21 сент. С. 2-3; 22 сент. С. 2-3; 24 сент. С. 2-3.